МАКРОГЕН

1 ноября 1993 года

США, штат Миннесота, г.Рочестер, федеральная тюрьма

В. Кузин: Как Ваше самочувствие и положение здесь?

Л. Ларуш: Вы можете это понять, оценивая общее состояние человека в тюрьме. Тюрьма обычно приводит к падению моральных качеств у большинства до самого низкого уровня. И Вы видите здесь моих собратьев с самой худшей стороны. Это не обязательно носит явные внешние проявления, но в моральном отношении они просто становятся зверьми. И вы можете убедиться в том, что люди принимают здесь свое наихудшее обличье. Но если задеть какие-то струны их души, они проявляют свои более высокие качества.

Это как в детской сказке. «Однажды мне повстречалась корова. Мы посидели и хорошо побеседовали. Корова оказалась умной и осведомленной во многих вопросах. Но затем корова вернулась в свое стадо и все, что она смогла сказать после этого, было: Му-у-у». То же самое и здесь. Когда заключенных собирают вместе, — они как коровы, и это ужасно тяжелая среда для работы. Вам навязывается идиотский тюремный распорядок. И потом это постоянное, если можно так выразиться, «психобормотание» сокамерников. Стоит больших усилий найти время и место, чтобы сосредоточиться хоть на несколько минут, когда вы еще не слишком измотаны, и выполнить хоть какую-то умственную работу.

К.: Не создает ли администрация тюрьмы каких-то специальных затруднений, чтобы Вы не могли нормально работать даже тогда, когда имеете для этого время и желание?

Л.: В определенном смысле да, но это вытекает из тюремного распорядка. Нельзя слушать музыку. Нельзя держать у себя книги. Вы не можете вырваться из обычного «психобормочущего» окружения в более возвышенную среду.

К.: Не было ли случаев подстрекательства, попыток настроить против Вас других заключенных?

Л.: Сложности главным образом не в этом. Подстрекательство носит в основном психологический характер, направлено на создание для вас невыносимой атмосферы путем распространения сплетен и т.п. Проблема этой конкретной тюрьмы в том, что здесь очень высокая концентрация людей, которых поместили сюда по соображениям безопасности, из-за того, что они стукачи. Конечно, я не могу это всегда безошибочно выявить, но во многих случаях их явно выдает интеллект. Когда человека сломали и заставили стать информатором — это уже другая личность. Это еще лучший вариант — те, что были вынуждены пойти на это из-за страха или угроз. Именно это здесь самая серьезная проблема. И этим создается вся атмосфера.

К.: Превышает ли норму количество заключенных здесь?

Л.: Да, но здесь, вероятно, количество заключенных все же поменьше, чем в других федеральных тюрьмах. Другие тюрьмы перегружены гораздо больше, условия там куда более нечеловеческие. В тех тюрьмах содержатся преступники помоложе, склонные к насилию.

К.: Каково состояние Вашего здоровья?

Л.: Мне 71 год. Для этого возраста я чувствую себя совсем неплохо. Хуже всего то, что многие дела, которыми я должен был заниматься, страдают от того, что я ими не занимаюсь.
Автор СОИ

Возьмем, к примеру, Россию. Я видел в 80-е годы угрозу того, что произойдет в 90-е и меня очень беспокоили 1987 и 1988 годы. Я опасался последствий деятельности Андропова и затем Горбачева. Я переживал из-за того, что эти идиоты на Западе воображали, будто бы проводимая этими лидерами либерализация есть уже сама по себе все, что необходимо для хорошего результата. А я видел, что они просто разыграют комбинацию из худших качеств коммунистической и западной систем. И у меня было ужасное ощущение, что Ким Филби выполняет задание британской разведки, обучая Андропова.

Так что, исходя из моего понимания ситуации в Центральной Европе и данного аспекта российских проблем, я мог бы сделать гораздо больше, в частности, благодаря той известности, которой я пользовался в советской прессе, когда, наконец, «плотину прорвало».

К.: Вы являетесь автором концепции, известной под названием «стратегической оборонной инициативы» (СОИ), хотя в сегодняшней России о ней самой и о Вас как ее авторе практически никто толком ничего не знает. СОИ преподносилась в бывшем СССР как «коварные замыслы реакционных империалистических кругов Запада» по уничтожению Советского Союза и других стран Восточного блока, развязыванию ядерной войны. Именно в связи с этим, как Вы знаете, состоялись выступления в прессе Советского Союза тех времен против самой идеи и против Вас как ее инициатора. Что на самом деле представляла собой ваша концепция в комплексе?

Л.: Дело в том, что с обеих сторон, со стороны обычного, искреннего советского политика или искреннего американского политика, военного в Западной Европе или США, даже с точки зрения таких людей, как маршал Огарков, существовало полнейшее непонимание сущности так называемой холодной войны. Даже люди, которые на высоком уровне принимали в ней участие, не понимали ее природы. Все это напоминало игру на сцене актера, который не знает замысла драматурга. На эту тему я говорил в частности несколько раз с Евгением Шершневым (Евгений Шершнев — в то время работник посольства СССР в США, раньше сотрудник Института США и Канады АН СССР — прим. пер.) между февралем 1982 и февралем 1983 года.

К.: Это были частные консультации, предпринимаемые по вашей инициативе, или каким-то образом ваши контакты поощрялись правительственными сферами?

Л.: Это были официальные переговоры. Они были официальными с обеих сторон.

К нам обращался с советской стороны очевидный представитель разведки. Это было в ООН в 1981 году. Не знаю, был ли он из КГБ или из ГРУ. Это был неприятный, но откровенный человек. Короче — профессионал. Он обратился к одному из наших людей, которого он знал в ООН, и сказал по существу следующее: «Мы не понимаем администрацию Рейгана. Мы думаем, что наши обычные советско-американские каналы не дают нам правильной информации».

Узнав об этой встрече, я сделал сообщение о ней с моим комментарием и передал его различным известным мне людям в американском правительстве. Моей рекомендацией администрации Рейгана было отнестись к этому серьезно как к запросу о новом канале связи. Наш источник предположил, что они изучают возможность открытия нового канала.

Тогда я также предложил рассмотреть вопрос о стратегической обороне от баллистических ракет. Я подчеркивал в своем устном сообщении, что мне известно о том, что со стороны русских существует понимание абсурдности доктрины «гарантированного взаимного уничтожения», тогда как очень немногие люди с американской стороны имели такое же понимание. И я знал из того, что мне было известно о советских работах в области стратегической ракетной обороны, об осознании советской стороной огромной опасности, которой чреват этот так называемый мир или «разрядка». Проблема была в том, что большинство официальных «закулисных» каналов связи были напичканы людьми, которые были проводниками этой самой «разрядки». Однако с точки зрения любого традиционно мыслящего военного аналитика их доктрина термоядерного устрашения предполагает не средство сдерживания, а средство подготовки к войне.

Вместе с тем, у меня был еще и личный мотив, побудивший сделать упомянутые предложения и повлиявший на последующие события, а именно, мое понимание подлинной природы отношений между советским правительством и англо-американцами. Нигде в советской литературе, которая мне известна, я не встречал ни малейшего понимания того, что все отношения между советским правительством и Версальскими державами в течение 70-ти лет строились на тотальном обмане. Полнейший обман и никакой правды!

В появлении на свет Советского Союза было много случайного. Одними из факторов были и внутренние противоречия царского режима, при котором олигархический характер старой России сокрушал любую попытку подлинных реформ, в частности, реформ, предпринятых Петром Великим, Александром II и предлагавшихся графом С.Витте.

Определенная часть русской интеллигенции всегда тяготела к реформам. Она группировалась вокруг Санкт-Петербургской Академии. Положительная часть русской интеллигенции и политического истеблишмента была очень близка, с одной стороны, к Германии (Санкт Петербург), особенно в отношении лейбницевской традиции в науке, и эта же часть интеллигенции была очень проамериканской и временами антибританской. И была также московская группа, которая имела иную традицию.

Когда началась гражданская война в Америке и Россия вторично потребовала нейтралитета Европы и невмешательства в американские дела (первый раз она это сделала во время американской революции — прим. пер.), английская разведка, фракция Пальмерстона, были в ужасе от возможности продолжения сотрудничества между Россией, США и Германией, поскольку если бы экономическое развитие Евразии пошло бы на основе такого содружества, Евразия вышла бы из-под контроля Британской империи.

Британское противодействие имело свое продолжение. Так что впоследствии большевиков очень смущал тот факт, что они были в значительной мере порождением британской разведки.

К.: У нас принята сейчас другая версия. Она активно распространялась с первых лет перестройки. О том, что большевики смогли прийти к власти, опираясь на деньги и поддержку секретных служб Германии. Как этот момент объяснить? Не является ли это какой-то специальной дезинформацией?

Л.: Это тоже правда, но не вся.

К.: Так какова же полная картина? Это может оказаться очень важным для понимания причин происходящего сегодня.

Л.: Совершенно верно. Это ключ и к пониманию того, почему я сделал то, что я сделал. Мой подход основан на следующем понимании истории.

Радикальные изменения в России были отчасти следствием направлявшегося Пальмерстоном радикального движения 30-х–40-х годов прошлого века.

Для примера, чтобы показать эту работу «британского ума», возьмем абсурдные явления, происходившие во Франции, которые можно удачно сопоставить с абсурдными явлениями, случившимися позднее в Советской России.

Так например, 14 июля 1789 года герцог Орлеанский, двоюродный брат короля, нанял уличную толпу и снабдил ее оружием. Они двинулись на Бастилию, которая была почти пуста, если не считать четырех сумасшедших, ожидавших перевода в соответствующие учреждения для душевно больных. Все политические заключенные были уже выпущены. Охрана сдалась. Тогда чернь отрубила головы охранникам и насадила их на пики. Сумасшедших посадили на плечи. Впереди толпы несли бюст швейцарского банкира Неккера (проводившего во Франции пробританскую линию — прим. пер.). Это был предвыборный митинг герцога Орлеанского, который хотел таким образом заставить короля назначить премьер-министром Неккера, уже разорившего Францию в качестве министра финансов. И я часто спрашиваю своих французских друзей: «Почему вы празднуете День взятия Бастилии? Это не акт освобождения». Однако британцы совершили это зло по отношению к Франции, разрушив Францию в качестве конкурента.

Аналогичным образом Британия стремилась разрушить царский режим, потому что этот режим имел тенденцию противостоять Британии. История Европы до наших дней, как показывает поведение Тэтчер — это история стремления Великобритании помешать Франции, Германии и России стать центром глобального экономического развития, в частности Евразии.

К.: Какие цели ставит перед собой англо-американская элита?

Л.: При помощи конфликта на Балканах предотвратить союз Франции, России и Германии, добиться того, чтобы эти страны стояли «с ножом у горла» друг друга.

Англичане в 30-е годы привели Гитлера к власти в Германии, потому что они знали — фон Шлейхер, проводя экономическую реформу, будет снова двигаться в направлении экономического сотрудничества Германии с Россией. Учитывая германскую систему кредита и острую нехватку капитала в России, было бы естественным стремление к сотрудничеству, подобно тому, как «черный» рейхсвер тайно сотрудничал с Россией в военной области, тем более в условиях тогдашней англо-американской финансовой катастрофы.

Так что англичане и американцы поставили Гитлера у власти, чтобы гарантировать войну между Россией и Германией.

К.: Это была политика по принципу divide et impera!

Л.: Именно. Так называемая разрядка — подобная же вещь. Проследите характерные черты этой политики с конца первой мировой войны. Рассмотрим соглашение в Ялте. Сталин, как это возможно когда-нибудь подтвердят архивы, был, по-своему, фанатичным русским националистом, большевистским Иваном Грозным. Он стал им. Сталин понимал, что он подписывал. Причем, присущая Сталину патологическая, доходящая до параноидальности хитрость наложила на это понимание свой отпечаток. Его подход был: «Пусть они думают, что обманули меня сегодня, а я обману их завтра».

К.: Возникает такое ощущение, что вся европейская история, по крайней мере двадцатого века, это история взаимных обманов.

Л.: Дело было в том, что Сталин подписал Ялтинские соглашения с позиции слабости. Ключевой момент этой позиции в том, что он не хотел раздела Германии. Сталин хотел, чтобы все германское производство работало на Россию. В связи с этим у Черчилля была масса проблем со Сталиным. Англичане имели установку на применение ядерного оружия в первую очередь для того, чтобы навязать соглашение России; Бертран Расселл так и заявлял: если они не заключат соглашение, мы их будем бомбить. Это не секрет. Эти материалы опубликованы.

Когда Сталин умер, у советских лидеров уже было атомное оружие. И благодаря Вернадскому, у них уже было и термоядерное оружие. Вернадский начал работать над программой «Атом» еще в середине 20-х годов.

Итак, Сталин умирает. В течение последующих двух лет Хрущев закрепляет свою власть, сразу после этого направляет своих эмиссаров в Лондон, на расселловские встречи. Результатом стали Пагоушские соглашения.

Политика была такова: англо-американцы заключают соглашение с Москвой и вспомогательное соглашение с Китаем. Затем создается закрытый ядерный клуб и никому не разрешается разрабатывать оборонительное оружие. Чтобы консолидировать клуб, используется равновесие страха. Главное становиться ясным, когда мы взглянем на политику американского и советского правительства по проблемам развивающихся стран: это партнерство по контролю над миром.

К.: Это борьба за сферы влияния?

Л.: Нет, контроль. Сферы влияния — уже вторичное явление. Киссинджер любил говорить о сферах влияния. Он говорит о многих вещах, но это — болтовня.

К.: Господин Ларуш, какая же альтернатива всему этому содержалась в Вашей концепции стратегической оборонной инициативы?